Institute of Ethnology and Anthropology RAS
Voronezh State University
Russian Federation
UDK 398.3 Народные поверья. Народные обычаи. Празднества. Суеверия
In the article, using the example of the South Russian historical and cultural region, an attempt is made to identify the role of the most important spiritual values: language, traditional rituals, mythological ideas in the formation of a person’s regional identity.
spiritual values, regional identity, South Russian region
Понятие «идентичность» включает в себя широчайший спектр различных элементов деятельности человека и общества. При этом индивиду свойственна принадлежность множеству идентичностей одновременно. Среди этого множества особую значимость представляет региональная идентичность, поскольку именно она выступает в качестве основы формирования норм поведения и системы ценностей населения, проживающего в регионе [3, с. 38]. Что же включает в себя понятие «региональная идентичность»? По мнению ряда современных исследователей, к его содержанию можно отнести местную интерпретацию истории страны, локальные традиции региона, предания, фольклор, мифы, язык [Там же, 5].
Данная работа посвящена региональной идентичности русских Южнорусской историко-культурной зоны. Специфика освоения этой территории, географические условия, обилие происходящих здесь этнических контактов легли в основу этнокультурной консолидации южнорусского населения и способствовали выработке в его культуре и традициях, помимо общерусских черт, специфических особенностей, подчеркивающих принадлежность их носителей именно к данному историко-культурному ареалу. Некоторые из этих особенностей, сохранившись до наших дней, демонстрируют поразительную устойчивость и неизменность даже в условиях стремительно меняющихся современных реалий и, тем самым, являются связующим звеном современной личности с его историей и культурой.
В первую очередь, речь идет важнейших духовных ценностях – обрядах, мифологических представлениях, диалектных особенностях. Рассмотрим наиболее яркие из них.
Отчетливое своеобразие прослеживается в ряде элементов южнорусской календарной обрядовой традиции. Так, отличительной чертой южнорусской масленичной обрядности, относящейся исследователями к «среднерусско-поволжскому» типу, является преобладание аграрной тематики, где ядро праздника составляет обычай «проводов масленицы». Варианты обряда разнообразны. Зачастую апофеоз Прощеного воскресенья – сожжение Масленицы. Однако только преимущественно в Южнорусской зоне был распространен обряд похорон Масленицы: шуточная похоронная процессия всегда сопровождалась шумом и весельем [6, с. 47]. В настоящее время в регионе сохраняется масленичная обрядовая традиция. Более того, в последние годы наблюдается ее популяризация и охотное участие людей в проведении данных обрядовых мероприятий. И если в городах празднование чаще идет по «общерусскому» сценарию, в сельской местности спорадически отмечается исконная южнорусская традиция похорон Масленицы [1, ДД. 2012, 2020].
Исключительно в Южнорусской зоне был известен особый обычай кумления в Троицкой обрядности, дополнявшиеся обрядом похорон и крещения кукушки. Для исполнения последнего специально изготавливали куклу кукушки, которую, по завершении троицких празднеств, хоронили [8, с. 200]. Традиция изготовления на Троицу кукушки сохранилась в некоторых селах региона вплоть до начала ХХI века: в 2004 году информация об этом была записана фольклорно-этнографической экспедицией ВГАИ в селе Полубяновка Каширского района [7, с. 42].
Своеобразием южнорусской обрядовой традиции являлось и бытование в исследуемом регионе обычая зажигания костров в навечерье Рождества, Нового года и Крещения. В Воронежской губернии их зажигали вечером на Новый год и под Крещение, и это называлось «греть родителей». В некоторых районах Тамбовской области данный обряд сохранялся еще в 1960-е гг., его называли «греть Христа» [12, с. 65; 11, с. 621]. Современные полевые исследования фиксируют данные о том, что некоторые информанты помнят о существовании в далеком прошлом таких традиций, но сам обряд уже не проводят [1].
Важнейшей духовной ценностью являются мифологические представления, которые не только отражают историю и судьбу народа, но и составляют мировоззренческую основу его культуры [9]. Многочисленные исследования южнорусской мифологии ХIХ – начала ХХ в. наглядно демонстрируют ее выразительные региональные особенности. Авторы работ второй половины ХХ – начала ХХI в., посвященных данной тематике, фиксируют бытование большинства из этих особенностей и в современных представлениях населения изучаемой историко-культурной области.
Наиболее отчетливо специфика южнорусской мифологии проявляется в наборе мифологических персонажей и их характеристиках. Так, обращает на себя внимание бытование исключительно или преимущественно в южнорусских быличках ряда особых мифологических персонажей, таких как полевой, коловерши, святочница. И если о последних в современных нарративах региона не упоминается, то о полевом – персонаже, выступающем в качестве охранителя полей, в исследуемом ареале фиксируется достаточно много рассказов и в наше время [1, 9].
Для изучаемой нами зоны характерно и отсутствие (за редким исключением) женских параллелей мужским образам и представлений о превращении духов заведомо мужского пола в существ женского пола. Тогда как для севернорусской мифологии, напротив, характерны представления о парном характере большинства мифологических персонажей, наличие женских параллелей мужским образам (домовой – домовиха и т.д.) [9].
Наблюдается также специфика представлений, связанных с пространственной локализацией мифологических персонажей: для Южнорусской зоны более типично их обитание «над землей», тогда как для севернорусской традиции – «под землей». Так, в южнорусских нарративах основная локализация домового – чердак (потолок), местом же обитания севернорусского домового чаще всего является подполье [4, с. 120-121, 143].
Современные полевые исследования фиксирую достаточно высокую сохранность мифологических мотивов в нарративах современного населения изучаемого региона. При этом речь идет не только об общерусских представлениях, но и сохранении той специфики, которая на протяжении веков была присуща исключительно южнорусским быличкам. Так, в рассказе одной из жительниц Таловского района Воронежской области, переехавшей на изучаемую территорию в юности, говорится, что «на Севере полевых нет, он только здесь водится», то есть наблюдается четкая географическая привязанность персонажа к конкретному региону. То же касается представлений о домовом: все свои шалости, описанные в местных нарративах, персонаж совершает исключительно «с потолка» [1, Д. 2012].
Средством выражения мысли, передачи информации является язык. Особенности культуры, истории, традиций из поколения в поколение передаются именно им. Создавая условия для познания истоков своего народа, язык образует его этническую самобытность [13]. При этом, язык содержит как общие компоненты культуры народа, так и своеобразные элементы, присущие определенным культурным общностям, жителям некой территории, региона.
Не является исключением и рассматриваемый нами Южнорусский регион, входящий в зону распространения выделенного диалектологами южнорусского наречия по ряду общих черт. На фонетическом уровне таковыми являются: так называемые аканье, яканье, иканье, глухое г, не смешение ц и ч. Основными грамматическими особенностями южнорусского наречия выступают: образование формы родительного и винительного падежа личных местоимений 1-го и 2-го лица, а так же возвратного местоимения с окончанием – е; в третьем лице единственного и множественного числа глаголов флексия оканчивается смягченным т (если только этот звук вообще сохраняется во флексии); инфинитивы на согласный типа несть, плесть, идить в соответствии с нести, плести, идти. Лексические явления: ток 'площадка для молотьбы', цеп 'орудие для обмолота', корец 'сосуд, которым черпают воду', рыга 'сенной сарай', люлька 'колыбель, подвешиваемая к потолку', зипун 'мужская верхняя одежда кафтанного покроя', курогод 'хоровод', брешет 'лает' (о собаке), гребовать 'брезговать' и т.д. [10, с. 149-150].
Многие диалектизмы отчетливо заметны в процессе общения с их носителями и сегодня. Наиболее очевидно данные особенности проявляются в говоре сельского населения исследуемого ареала, но и в речи городских жителей тоже нередко встречаются [1]. При этом, даже попадая в новую среду проживания (например, при переезде в другой регион), люди зачастую на протяжении всей жизни сохраняют в памяти и используют в речи специфические черты, распространенные на территории его первоначального места жительства. Таким образом, особенности говора, являясь своеобразным маркером принадлежности человека к определенной местности, выступают, на наш взгляд, ярчайшим проявлением региональной идентичности личности.
Опираясь на современные полевые материалы, в том числе, собственные, отметим, что в настоящее время определенное своеобразие важнейших духовных ценностей, таких как
обряды, мифологические представления, диалектные особенности в изучаемом регионе во многом сохранено. В отличие от традиционных элементов материальной культуры – южнорусского жилища или народного костюма, представления о которых существуют на сегодняшний день лишь в памяти людей, диалектизмы, мифы, ряд компонентов обрядовой традиции не только «живут» в народе сегодня, но и воспринимаются как «местные», «наши», «здешние». Такая устойчивость и привязанность к определенной территории демонстрирует всю силу и значимость традиционных духовных ценностей в жизни людей, потребность человека в осознании причастности к той или иной культуре, и тем самым, к пониманию своей социокультурной идентичности, в сложной конструкции которой региональная идентичность занимает важнейшее место. Осознание такой идентичности прививает человеку чувство принадлежности к определенной общности и территории, ощущение «дома», ясность в поиске «себя», и очень важно не утратить это в условиях непрерывного нарастания процессов глобализации в современном мире. Именно поэтому необходимо сохранять существующие и, по возможности, восстанавливать утраченные исконные элементы духовной культуры, которые не только участвуют в формировании региональной идентичности, но и составляют, на наш взгляд, ее фундаментальную основу.
1. Arhiv uchebnoy-nauchnoy laboratorii "Etnografiya Central'no-Chernozemnyh oblastey Rossii" VGU. Titova O.Yu. 2003, 2007, 2008, 2012, 2020. Voronezhskaya oblast'.
2. Velikorus v svoih pesnyah, obryadah, obychayah, verovaniyah, skazkah, legendah i t.p.: v 2 t. / sobr. P. V. Sheynom. – SPb.: Imp. akad. nauk, 1898-1900. – 2 t.
3. Dzyakovich E.V. Lokal'nye identichnosti v kontekste sociokul'turnoy dinamiki rossiyskih regionov: avtoref. dis. ... dokt. kul'turologii. – M.: MGIKI, 2011 – 46 s.
4. Dynin V. I. Narodnye verovaniya russkih Evropeyskoy chasti Rossii XIX-HH vekov: sravnitel'no-geograficheskoe issledovanie. – Voronezh: Istoki, 2004. – 228 s.
5. Mahinin A.N., Kovalenko M.S. Regional'naya identichnost' kak vid sociokul'turnoy identichnosti: problemy opisaniya i diagnostiki // Uchenye zapiski. Elektronnyy nauchnyy zhurnal Kurskogo gosudarstvennogo universiteta. 2021. №3 (59). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/regionalnaya-identichnost-kak-vid-sotsiokulturnoy-identichnosti-problemy-opisaniya-i-diagnostiki (Data obrascheniya: 18.04.2024).
6. Nosova G.A. Kartografirovanie russkoy maslenichnoy obryadnosti: na materialah XIX – nachala HH veka // Sovetskaya etnografiya. – 1969. – № 5. – S. 46–51.
7. Puhova T.F., Sidyakina E.N. Ob etnograficheskom svoeobrazii sel Kashirskogo rayona Voronezhskoy oblasti // Etnografiya Central'nogo Chernozem'ya Rossii: sbornik nauchnyh trudov. – Voronezh: Istoki, 2004. – Vyp. 4. – S. 40–46.
8. Sokolova V.K. Vesenne-letnie kalendarnye obryady russkih, ukraincev i belorusov XIX – nachalo HH v. – M.: Nauka, 1979. – 287 s.
9. Titova O.Yu. Areal'noe issledovanie mifologicheskih predstavleniy russkih Central'nogo Chernozem'ya (konec 19 – nachalo 21 veka): avtoref. dis. ... kand. ist. nauk. – M.: IEA RAN, 2015. – 28 s.
10. Titova O.Yu. K voprosu ob etnokul'turnyh osobennostyah yuzhnorusskogo naseleniya // Duhovno-nravstvennoe obrazovanie i patrioticheskoe vospitanie: tradicii i perspektivy: Sbornik nauchnyh trudov po materialam Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferencii. – Voronezh, VGLTU, 2023. – S. 149-154.
11. Tul'ceva L.A. Kalendarnye prazdniki i obryady // Russkie. – M., 1999. – S. 616 –647.
12. Chicherov V.I. Zimniy period russkogo zemledel'cheskogo kalendarya XVI–XIX vekov: ocherki po istorii narodnyh verovaniy // Trudy In-ta etnografii AN SSSR. – M., 1957. – T. 40. – 237 s.
13. Shaaly A.S. Istoricheskaya pamyat' kak otrazhenie etnicheskogo samosoznaniya // Vestnik Tuvinskogo gosudarstvennogo universiteta. – Social'nye i gumanitarnye nauki. – 2010. – № 1. – URL: https://cyberleninka.ru/article/n/istoricheskaya-pamyat-kak-otrazhenie-etnicheskogo-samosoznaniya (data obrascheniya: 13.04.2024).
14. Yuhimec M.V. Vliyanie processa mifologizacii na transformaciyu kul'turnoy identichnosti v usloviyah globalizacii // Kazanskiy vestnik molodyh uchenyh. – 2021. – T. 5. – № 2. – S. 175-181.
